О поверьях, суевериях и предрассудках русского нар - Страница 10

Вот пример другого рода: молодой человек, без памяти влюбившийся в девушку, очень ясно понимал рассудком своим, что она ему, по причинам слишком важным, не может быть четой — хотя и она сама, как казалось, бессознательно отвечала его склонности. Ему долго казалось, что в бескорыстной страсти его нет ничего преступного, что он ничего не хочет, не желает, а счастлив и доволен одним этим чувством. Но пора пришла, обстоятельства также — и с одной стороны, он содрогнулся, окинув мыслями объём и силу этой страсти и бездну, к коей она вела, — с другой, почитал вовсе несбыточным, невозможным, освободиться от неё. Тогда добрые люди, от коих он не мог утаить своего положения, видя, что он близок к сумасбродству и гибели, сумели настроить разгорячённое воображение его на то, чтобы в отчаянии искать помощи в таинствах чар: — встань на самой заре, выдь, не умывшись, на восход солнца и в чистом поле, натощак, умойся росою с семи трав; дошедши до мельницы, спроси у мельника топор, сядь на бревно верхом, положи на него перед собою щепку, проговори такой-то заговор, глядя прямо перед собой на эту щепку, и, подняв топор выше головы, при последнем слове: «и не быть ей в уме-помысле моём, на ретивом сердце, в буйной в головушке, как не срастись щепе перерубленной — аминь», ударь сильно топором, со всего размаху, пересеки щепку пополам, кинь топор влево от себя, а сам беги без оглядки вправо, домой, и крестись дорогой — но не оглядывайся: станет легко. — Что же? Благородная решимость молодого человека в этом бестолковом средстве нашла сильную подпору: не веря никоим образом, при выходе из дому, чтобы стало сил человеческих на подавление этой страсти, хотя и был убеждён, что долг и честь его требуют того — он возвратился от мельницы весёлый, спокойный — на душе было легко: — вслед за тем он возвратил девице полученную от неё записку не распечатанною. Так сильно был убеждён, что дело кончено, союз расторгнут — и с этого дня об этой несчастной любви не было более речи!

Сглаз, притка или порча от сглазу, от глаза, недобрый глаз — есть поверье довольно общее, не только между всеми славянскими, но и весьма многими другими, древними и новыми народами. Мы ставим его сюда потому, что оно, по народному поверью, близко к предыдущему. Уже одна всеобщность распространения этого поверья должна бы, кажется, остановить всякое торопливое и довременное суждение о сём предмете; хотя всякое образованное общество и считает обязанностью издеваться гласно над таким смешным суеверием, — между тем как втайне многие искренно ему верят, не отдав себе в том никакого отчёта. Скажем же не обинуясь, что поверье о сглазе, без всякого сомнения, основано на истине; но оно обратилось, от преувеличения и злоупотреблений, в докучную сказку, как солдат Яшка, Сашка серая сермяжка или знаменитое повествование о постройке костяного дома. Бесспорно, есть изредка люди, одарённые какою-то тёмною, непостижимою для нас силою и властью поражать прикосновением или даже одним взглядом своим другое, в известном отношении подчинённое, слабейшее существо, действовать на весь состав его, на душу и тело, благотворным или разрушительным образом, или по крайней мере обнаруживать на него временно явно какое-либо действие. Известно, что учёные называли это животным магнетизмом, месмеризмом, и старались объяснить нам, невеждам, такое необъяснимое явление различным и весьма учёным образом; но, как очень трудно объяснить другому то, чего и сам не понимаешь, — то конец концов был всегда один и тот же, то есть, что мы видим в природе целый ряд однообразных, но до времени необъяснимых явлений, которые состоят в сущности в том, что животные силы действуют не всегда отдельно в каждом неделимом, но иногда также из одного животного или чрез одно животное на другое, в особенности же через человека. Учёные называют это магнетизмом, а народ сглазом. Стало быть, и тут опять учёные разногласят с народными поверьями только в названии, в способе выражения, а в сущности дела они согласны. Как бы то ни было, но если только принять самое явление это за быль, а не за сказку, то и поверье о сглазе и порче, в сущности своей, основано не на вымысле, а на влиянии живой, или животной природы. Переходя, однако же, затем собственно к нашему предмету, мы бесспорно должны согласиться, что описанное явление применяется к частным случаям без всякого толка и разбора, и от этого-то злоупотребления оно обратилось в нелепую сказку. Из ста, а может быть, даже из тысячи случаев или примеров, о коих каждая баба расскажет вам со всею подробностью, едва ли найдётся один, который более или менее состоит в связи с этою таинственною силою природы; все остальные были, вероятно, следствием совсем иных причин, коих простолюдин не может или не хочет доискаться; поэтому он, в невежестве своём, сваливает всё сподряд, по удобству и сподручности, на сглаз и порчу, который же кстати молчит и не отговаривается, а потому и виноват.

Водяной, водовик или водяник, водяной дедушка, водяной чёрт, живёт на больших реках и озёрах, болотах, в тростниках и в осоке, иногда плавает на чурбане или на корчаге; водится в омутах и в особенности подле мельниц. Это нагой старик, весь в тине, похожий обычаями своими на лешего, но он не оброс шерстью, не так назойлив и нередко даже с ним бранится. Он ныряет и может жить в воде по целым дням, а на берег выходит только по ночам. Впрочем, водяной также не везде у нас известен. Он живёт с русалками, даже почитается их большаком, тогда как леший всегда живёт одиноко и кроме какого-нибудь оборотня, никого из собратов своих около себя не терпит. О водяном трудно собрать подробные сведения; один только мужик рассказывал мне о нём как очевидец, — другие большею частью только знали, что есть где-то и водяные, но Бог весть где. Водяной довольно робкий старик, который смел только в своём царстве, в омуте, и там, если осерчает, хватает купальщиков за ноги и топит их, особенно таких, которые ходят купаться без креста, или же не в указанное время, поздней осенью. Он любит сома и едва ли не ездит на нём; он свивает себе иногда из зелёной куги боярскую шапку, обвивает также кугу и тину вокруг пояса и пугает скотину на водопое. Если ему вздумается оседлать в воде быка или корову, то она под ним подламывается и, увязнув, издыхает. В тихую лунную ночь, он иногда, забавляясь, хлопает ладонью звучно по воде и гул слышен на плёсу издалеча. Есть поверье, что если сесть у проруба на воловью кожу и очертиться вокруг огарком, то водяные, выскочив в полночь из проруба, подхватывают кожу и носят сидящего на ней, куда он загадает. При возвращении на место, надо успеть зачурать: чур меня! Однажды ребятишки купались под мельницей; когда они уже стали одеваться, то кто-то вынырнул из-под воды, закричал: скажите дома, что Кузька помер — и нырнул. Ребятишки пришли домой и повторили отцу в избе слова эти: тогда вдруг кто-то с шумом и криком: ай, ай, ай, соскочил с печи и выбежал вон: это был домовой, а весть пришла ему о ком-то от водяного. Есть также много рассказов о том, что водяной портит мельницы и разрывает плотины, а знахари выживают его, высыпая по утренним и вечерним зорям в воду по мешку золы.